Сирия: тихая война

В июне 2017 года сотрудница организации «Врачи без границ» Диала Гассан посетил больницу в городе Тель-Абьяд в провинции Ракка на севере Сирии. Она рассказывает, как провела день с пациентами и сотрудниками больницы.

«Women are the revolution» («Женщины это революция») и «I will not emigrate» («Я не уеду») — эти надписи приветствуют вас на севере Сирии. По обе стороны дороги тянутся поля пшеницы и оливковые рощи, все это вырастили местные жители. Поначалу вы не осознаете, что находитесь в зоне конфликта, — по крайней мере, пока не проедете дальше, и вдоль дороги не начнут появляться фотографии и плакаты с изображениями погибших во время боев. С этого момента не замечать знаки войны уже невозможно: мы едем вдоль недавно построенной высокой стены, которая разделяет Турцию и Северную Сирию; на других стенах следы от бомб, повсюду разрушенные здания. Некоторые города и деревни за годы войны почти полностью стерты с лица земли. Но, несмотря на опустошение, остался особенный запах Сирии, он напоминает мне о детстве: сочетание ароматов свежей пашни и свежего хлеба.

Я еду больницу города Тель-Абьяд в провинции Ракка, к югу от турецкой границы. Перед входом в больницу, за углом, я вижу дом,  разрушенный, когда здесь шли бои. От бомбы, которая его уничтожила, пострадала и больница. Несколько месяцев медицинское практически не работало: здание было серьезно повреждено, а большая часть медицинского оборудования уничтожена или разграблена. Когда бои прекратились, прежде чем больница возобновила нормальную работу, пришлось сделать серьезный ремонт.

В последние месяцы MSF оказывает поддержку педиатрическому, родильному и хирургическому отделениям больницы. Люди вновь приезжают сюда как из городов и деревень, расположенных  неподалеку, таки из тех, что находятся в 120 км, в том числе из Ракки, Масканеха, Хазимы, Дейр-эз-Зора и Аль-Табки.

На окружающих больницу улицах среди руин и наполовину восстановленных зданий бегают стаи бродячих собак, эхом разносится лай. Меня сначала удивляет, сколько здесь собак. Потом я понимаю, что местные жители в большинстве своем занимались овцеводством. У каждого фермера было по одной-две собаки, чтобы охранять скот. В те страшные дни, когда люди бежали от войны, некоторым удавалось взять животных с собой, другие же оставляли их дома, предполагая вернуться через несколько дней или недель. Местные говорят, что собаки стали очень опасны.  Они ели трупы, оставшись без пищи на улицах, где было полно мертвых тел. «Теперь, они неуправляемы и опасны, — говорит один мужчина. — Но убить их мы не можем. С этой страны уже достаточно смертей».

В больницу я приехала в первую очередь для того, чтобы встретиться и поговорить сотрудниками прививочных бригад, которые проводят вакцинацию. Как правило, в больнице они работают один день в неделю, а в остальное время с мобильной клиникой объезжают населенные пункты поблизости от Тель-Абьяда и проводят там вакцинацию детей в возрасте до пяти лет.

В прививочной бригаде три человека; они работают с восьми утра до трех часов дня и ежедневно проводят вакцинацию порядка 100 детей в каждой точке, которую посещают. Основная проблема, которую они констатируют, — дефицит вакцин. Некоторые дети ранее не получили прививок по причине отсутствия вакцин, либо из-за того, что их родители не были достаточно осведомлены, сколь важна вакцинация для защиты здоровья.

Я иду по больнице, захожу в рентгеновский кабинет и лежащего на койке вижу ребенка. Один его глаз закрывает белая повязка, верхняя часть тела изранена, рубашка в крови. Двое мужчин и врач стоят рядом с ним.

Я спрашиваю, что случилось с мальчиком. Отец отвечает со слезами на глазах: «Он играл с батарейкой, которую он нашел в саду. К несчастью, это было взрывное устройство и оно взорвалось».

Восьмилетний мальчик потерял глаз,  получил ранение брюшной полости и многочисленные осколочные ранения верхней части тела. «Младшая сестра стояла рядом, но ее ранило не так тяжело»,  — говорит отец мальчика. Семья из Тешрина, бои в этом районе недавно прекратились, но там до сих пор полно мин и неразорвавшихся боеприпасов.

«Они очистили территорию, но, видимо, не до конца, — говорит отец мальчика. — Мы вернулись домой, потому что думали, что все чисто. Но, похоже, там еще остались взрывные устройства, которые могут привлечь детей, не осознающих опасность. В нашем городе ребенок подрывается на взрывном устройстве совсем не впервые».

Мужчина не может сдержать слез, которые, наконец, текут по его щекам. Время от времени ребенок кричит от боли, и каждый крик отнимает у отца немного мужества.

Кое-где в Сирии война слышна и заметна. В других местах страны тихо, нет взрывов и перестрелок, но предстоит еще много страданий и душевных травм. На следующем этапе лечения мальчику нужно оперировать глаз, в Тель-Абьяде это сделать невозможно, поэтому ребенка придется перевести в Камышлы или в больницу за пределами Сирии. Таков оптимистический сценарий. Но если семья не сможет оплатить операцию, ребенок останется с этой травмой на всю жизнь. Эта война несправедлива к нему и его поколению.

Я иду по больнице, вокруг носятся коллеги из MSF, ремонтируют или устанавливают оборудование, проводят тренинги для медицинского персонала, лечат больных, раскладывают препараты и медицинские материалы. Все работают круглыми сутками, изо всех сил пытаясь сделать как можно более функциональной эту больницу в зоне военного конфликта, где доставка медикаментов и медицинского оборудования может затянуться очень надолго, а препятствия и сложности – повседневная реальность.

Я натыкаюсь на одного из врачей. Он родом из Ракки, покинул город год назад: заплатил контрабандистам, чтобы его вывели. Бежать из города, он решился, потому что у него не осталось медикаментов и материалов, чтобы продолжать работать там. Прежде в Ракке было почти  66 хирургов, теперь их осталось лишь трое, рассказывает он. Они с семьей сначала направились в городок на западе Сирии и лишь потом в Тель-Абьяд, где, как он узнал, не хватает медицинского персонала, а потребность в медицинской помощи чрезвычайно велика. Он говорит: «Экстренные и хирургические пациенты поступают каждый день, как с травмами, полученными в результате военного конфликта, так и с другими. Пострадавшие от взрывных устройств, мин и мин-ловушек поступают почти ежедневно».

Я оставляю его за работой и иду дальше. И стационар, и детское отделение полны пациентов и сопровождающих со всей Северной Сирии. Много пациентов с острой водянистой диареей и респираторными инфекциями.

Продолжая свой путь по коридорам больницы, ставшей обителью страданий, я оказываюсь во взрослом отделении. Пациенты, в основном, спят, бодрствует лишь молодой человек дальнем в конце палаты. Я вижу, что у него ампутирована нога. В нерешительности, я подхожу к нему, спрашиваю, что произошло.

«Мы с другом наехали на мину на мотоцикле, — рассказывает 21-летний пациент. — Друг погиб, я был ранен. Друг пришел ко мне в тот день, чтобы рассказать, что авиаударом разрушило дом, и там погибли 14 человек из одной семьи. Мы должны были попробовать спасти хоть кого-то. Мы сели на мотоцикл, друг сел за мной, и поехали туда. Мина взорвалась под нами». Он замолкает на несколько секунд и продолжает: «Он хотел спасти кому-то жизнь, а сам погиб».

После его рассказа в палате надолго воцаряется молчание. Я желаю пациенту скорейшего выздоровления, выражаю соболезнования и очень быстро иду к выходу из больницы; я не вынесу больше рассказов о войне, больше трагедий.

Я теряю дар речи - от собственных воспоминаний о жизни в оккупации в зоне военного конфликта, от душевных и физических ран этих людей. На несколько минут я перестаю себя контролировать. Выходя из здания, я скрываю слезы за темными очками, как за щитом.

Прежде чем уйти, я оборачиваюсь, чтобы окинуть больницу прощальным взглядом. Мои коллеги по-прежнему работают, лечат пациентов, распределяют лекарства, устанавливают оборудование.

Это всего лишь один день в больнице в Северной Сирии. Невозможно представить, чего стоить прожить так семь лет, которые длится эта война.