В настоящее время организация «Врачи без границ» не принимает пожертвования через этот сайт.
Меню
Тюрьма под открытым небом: жизнь под бомбами в Идлибе
Абу Фадель, Хасан и Иман. Все трое живут в провинции Идлиб на северо-западе Сирии. Все трое несколько раз были вынуждены бросать все и спасаться бегством – как и еще 2,7 миллиона сирийцев, ставших вынужденными переселенцами. Некоторые из них тоже оказались в Идлибе. Последний оплот повстанцев, подвергшийся массированным авиаударам сирийской армии и ее союзников, Идлиб стал домом для людей, жизни которых разрушила девятилетняя война, оставив их без средств к существованию и без надежды на будущее. Истории, которые рассказывают Абу Фадель, Хасан и Иман, стоя спиной к турецкой границе, очень похожи. Как похожа и их повседневная жизнь: бесконечное ожидание, страх, ужасы войны в пространстве, превратившимся в тюрьму под открытым небом.
_____________
В середине июня в провинции Идлиб возобновились авиаудары. На этот раз их целью стала территория к западу от Маарат ан-Нумана. Большинство людей в подконтрольных оппозиции районах этой провинции живут в нищете, многие перебрались из городов в лагеря вокруг Даны, Сармады и Атмы, где «Врачи без границ»/Médecins Sans Frontières (MSF) оказывает медицинскую помощь. Переселенцы рассказывают о коррупции, преступности и бытовом насилии. А район, где они нашли убежище, продолжает с каждым месяцем сжиматься и подвергается безжалостным ударам сирийской армии.
«Больше нет безопасного места»
В 2013 году сирийские правительственные войска осадили Восточную Гуту, оплот оппозиции к востоку от Дамаска. Летом того же года этот район подвергся атакам, как предполагалось, с применением химического оружия. После четырех лет осады в 2017 году Восточная Гута стала одной из зон деэскалации, где должны были прекратиться боевые действия. Но авиаудары продолжали оставаться частью повседневной жизни обитателей города.
Здесь жила Иман Ум Зиад с восьмью детьми. Как и многие жители Восточной Гуты, она предпочла не оставаться в подконтрольном правительственным войскам районе, а эвакуироваться в провинцию Идлиб.
Моя невестка погибла во время химической атаки в 2013 году. Мы пережили этот ужас, авиаудары днем и ночью, осаду, голод.
Осада была полной, она вспоминает дни, когда нечего было есть, и смерть своей матери, потому что не было лекарств.
Несколько раз пришлось переселяться в пределах Гуты, чтобы не попасть под бомбежку, вспоминает 43-летняя женщина.
«Мы постоянно перебирались в новое место, чтобы спастись, – продолжает Иман. – Мы меняли место жительства шесть или семь раз, но авиаудары все приближались».
В феврале 2018 года сирийская армия начала крупномасштабное воздушное наступление, было много погибших. Когда Восточная Гута перешла под контроль правительственных сил, Иман не захотела остаться. В апреле 2018 года она и ее семья эвакуировались в Идлиб.
«Этот день мы запомнили навсегда. День, когда нам пришлось покинуть место, которое мы по-настоящему любили. Где так сильно страдали и стали свидетелями стольких ужасов», – говорит Иман.
Она, ее муж и дети сели в автобус до Идлиба. Они сошли в Харемеи отправились в Саракеб, где какое-то время снимали дом, но арендная плата была слишком высока. Им пришлось переселиться в один из многочисленных лагерей беженцев в этой провинции. Там они и живут до сих пор.
Мы не знаем, куда дальше идти. В любой момент авиаудары могут начаться снова.
До войны она была домохозяйкой, а муж зарабатывал на жизнь, работая в поле, где ему помогал один из их сыновей. Этому сыну не было суждено выбраться из Гуты живым: его застрелил снайпер, когда он нес домой хлеб.
Сейчас никто в семье не работает, и их финансовое положение ухудшается с каждым днем. С начала мая 2020 года курс сирийского фунта снизился вдвое, что повлекло за собой высокую инфляцию. Девальвация является результатом кризиса в Ливане, где большинство сирийцев хранят свои сбережения, а также санкций США против Сирии и разрушительных последствий для экономики от пандемии COVID-19.
Иман говорит, что пути назад нет: «Пока существует этот режим, мы не можем вернуться в Гуту. Нам ясно дали понять, что иначе нас посадят в тюрьму или казнят. Больше нигде не безопасно, даже в Идлибе».
В лагере, где они нашли приют, не хватает чистой воды, нет электричества, общие туалеты. В последние два месяца дети не ходят в школу, которая закрыта из-за пандемии COVID-19.
«В любом случае, из-за боев и авиаударов они не ходили в школу регулярно. Я пытаюсь научить их тому, что знаю сам. Они уже пропустили почти два года учебы, когда мы жили в Гуте», –продолжает Иман.
Две дочери Иман остались в Восточной Гуте. Иногда они разговаривают по телефону, обмениваются голосовыми сообщениями. Но все боятся, что из-за звонков их могут арестовать правительственные силы.
Моя семья распалась. Кто-то находится в Идлибе, кто-то – в Восточной Гуте. Все развалилось.
Она рассказывает, что ее десятилетняя дочь Яна каждый раз впадает в панику при звуке самолета в небе.
«Я обычно пряталась вместе с ними в ванной или под лестницей, – рассказывает Иман. – Яна плачет без всякой причины, она все время грустит. Она пытается успокоить меня, но я вижу, что с ней самой не все в порядке».
Яна постоянно рисует ужасы войны и самолеты.
«После осады Восточной Гуты мы снова в осаде. На этот раз здесь, в Идлибе», – говорит Иман.
«Мы продолжаем надеяться, но именно это нас и убивает»
Хасан Абу Ноа учился в Талбисе, городе в провинции Хомс, журналист, принимал участие в акциях протеста.
«Это был мой долг – сопротивляться», – говорит 33-летний мужчина.
Во время переговоров между правительством и оппозицией он был эвакуирован в район Хан аль-Ассаль в провинции Алеппо. Там он провел год, но в конце января 2019 года авиаудары усилились, и он был вынужден бежать.
«Люди были напуганы. Все было, как в замедленном кино. Я видел, что все вокруг меня бегут, но сам как будто оцепенел, – рассказывает Хасан. – Мы вскочили в машину и уехали. Мы ехали бампер к бамперу, как вереница муравьев».
Когда население бежало в Идлиб, бомбардировки продолжались. Бомба пролетела лишь в 50 метрах над головами Хасана и его сыновей.
В городе Идлиб Хасан живет с 2019 года. Он живет у друга, у которого свой дом. Снять жилье он не может себе позволит. Жена и дети живут у родственников в другом городе. В городе не хватает жилья для всех, не важно, есть ли у них деньги.
«Я смотрю на Идлиб и вижу депрессивный город, где нет никакой надежды»
Цены здесь очень высокие, так как торговать с внешним миром невозможно. Провинция полностью изолирована. К тому же, в Идлибе нет водопровода, поэтому воду приходится покупать. И она, как все остальное, он стоит дорого.
«В лагерях беженцев жизнь парализована и печальна, как и в городе, – говорит Хасан. – Я испытал все возможные эмоции. Я был напуган; я думал, что, может быть, все это на самом деле нормально; я пережил опустошенность, иногда был счастлив. Теперь я задаюсь вопросом, не подсел ли я на эту ситуацию. Раньше мы боялись, когда слышали свист пуль. Здесь, когда мы слышим звук самолетов и авиаудары, начинаем говорить о чем-то другом».
Родственники и друзья Хасана, которые остались в Талбисе, рассказывали ему, что мужчины призывного возраста боятся выходить на улицу, потому что их могут принудительно призвать в сирийскую армию.
Каждый раз, когда его младший сын Адам слышит авиаудары, он спрашивает отца, не гром ли это. Отец говорит, что гром.
«Я не хочу уезжать из Сирии. Все, чего я хочу, – жить со своей семьей под одной крышей. Никто не знает, что будет дальше. С политической точки зрения ничего не ясно, как и в нашей жизни. Мы продолжаем надеяться, но именно это нас и убивает», – говорит Хасан.
Чтобы бежать из Сирии, необходимо заплатить контрабандистам, чтобы они переправили в Турцию. За всю семью Хасана плата составит порядка 12 000 долларов.
«В конце концов, я всегда могу продать почки», – шутит он.
«Мы здесь в ловушке, и выход только один»
Абу Фадель родился и вырос в провинции Идлиб, в деревне Талменес в пяти километрах от Маарат ан-Нумана. Последние полгода он живет в палатке площадью менее 20 квадратных метров в стихийном лагере беженцев к западу от города Идлиб с женой и пятью детьми от 4 до 15 лет.
«Чем спрашивать, как мне удается выжить, спросите меня, удается ли мне выжить, – восклицает 40-летний мужчина. – Ответ – нет. Я занимаю деньги у друзей и родственников, не зная, когда смогу их вернуть и смогу ли вообще до того, как умру. Мы получили несколько пожертвований от благотворительных организаций, но нет ничего постоянного».
Время от времени он закрывает глаза и представляет себя в Тальменесе, родной деревне. Как он играет с детьми возле родительского двухэтажного дома. Он утратил мечты и стремления, он хочет просто вернуться назад, во времена до 2020 года.
«Я почти все забыл о своей довоенной жизни. Я просто хочу вернуться в прошлый год, когда режим время от времени бомбил нас. По крайней мере, тогда нам не угрожали наземные войска, – признается он. – Я просыпаюсь в состоянии постоянной тревоги, беспокойства о своих детях. Они не были в школе с тех пор, как мы уехали из дома. Они любили школу. Вчера я решил выдать замуж младшую дочь Сафу, чтобы обеспечить ее будущее. Скоро у нее будет муж, и это наилучший выход».
В начале этого года Абу Фаделю и его семье пришлось бежать от авиаударов по Тальменесу.
Бомбили пять дней, а потом пошли наземные войска. Тогда-то мы и решили, что единственное, что нам остается, – уехать. Мы бежали на грузовике с десятками других семей в город Идлиб. Неделю жили в мечети, а потом разбили здесь лагерь.
В июне 2020 года из-за боевых действий увеличилось число переселенцев на юге провинции Идлиб и на севере провинции Хама.
«Сирийский режим считает всех живущих в Идлибе террористами. Моего двоюродного брата арестовали в Хаме, когда он собирался снять наличные. Он так и не вернулся. Если войска займут эту территорию, меня в лучшем случае принудительно заберут в армию. А в худшем – бросят в тюрьму!», – говорит Абу Фадель.
В палате, где живет семья, – мороз зимой и парилка летом. Абу Фадель целыми днями ходит по лагерю и пьет чай с соседями. Если ситуация станет еще хуже, они будут искать убежища как можно ближе к турецкой границе, где, по его мнению, безопаснее.
«Мы здесь в ловушке, и выход только один», - говорит Абу Фадель.
